Мозг Юлии был точно сонная рыба в аквариуме. Она все слышала, но звуки доносились будто издалека, и она не могла стряхнуть колдовское оцепенение; двигалась, как во сне, в липкой паутине ограничивающих приказов Яна. "Иди в зеленую комнату и спи, — сказал он ей. — Приду — разбужу". Она не хотела идти, не хотела спать, но пошла; не раздеваясь, легла и заснула, будто в пропасть упала.
— Что же с нашей стрекозой? — говорил как бы про себя Иван, осматривая Беату. — Боже, да у неё болевой шок! Эта тварь вывернула ей руки.
Он вправил Беате вывихи, но она даже не шевельнулась. Ян подозрительно посмотрел на Ивана.
— Что-то мало ты на слугу похож! Меня лечил. И с Беатой обращаешься, как… пан Вальтер.
— Не сравнивай меня с этим ублюдком!.. Что ж, в наблюдательности тебе не откажешь, что, впрочем, приводит меня к неутешительным выводам: наблюдательным можешь быть не ты один… Но обо мне потом. Посмотри, что этот зверь с девочкой сделал! Искусал ей спину, пожег грудь… Делал все, на что было способно его больное воображение. А чего стесняться, паненка разрешила… Я давно подозревал, что Епифан — психически ненормален. Случай с Беатой — ещё одно тому доказательство. Впрочем, именно таким он и устраивал своих хозяев: живой ужас замка!.. Одного не могу понять, чем же это так провинилась Беата, что Юлия отдала её Епифану?
Ян смутился — ему вовсе не хотелось давать какие бы то ни было разъяснения, тем более, что в глубине души он считал себя виноватым в случившемся с Беатой, и он не придумал ничего другого, как сменить тему этого щекотливого разговора.
— Одного я, Иван, здесь не понимаю: почему такое терпит Беата? Она же не собственность Юлии или пана Зигмунда?
— Еще один феномен. Добровольное рабство. Одни лишают себя жизни, другие — души. И свой мученический венец несут с удовольствием. А над ними — те, что получают удовольствие от их мучений. Такой вот странный симбиоз.
— Мне кажется, — тихо сказал Ян, — что в этом замке, как в заколдованном королевстве, все разом сошли с ума.
Беата зашевелились.
— Наверное, ты прав. Но больная приходит в себя. Нам нужно торопиться: скоро найдут Епифана. Надеюсь, тебя никто не заподозрит. Я отнесу Беату в её комнату, а ты Юлию отпусти. Не стоит так долго держать её под гипнозом. Упаси бог, Вальтер заметит, не знаешь, чем это может кончиться.
Ян вернулся в зеленую комнату, в которой так безмятежно провел ночь, а наступивший день превратил его в мужчину. Отсюда начался его путь к познанию собственной души. Беата была теперь вне опасности, напряжение отпустило Яна, и он стал находить некоторую приятность в обретенной способности повелевать.
— Юлия, встань! — приказал он, подойдя к кровати, на которой безмятежно почивала первая жертва его новой одаренности.
Юлия послушно поднялась.
— Юлия, ты меня любишь? Скажи, что ты меня любишь!
— Люблю.
"Нет, — решил Ян. — это сказано без должного огня, без чувства!"
— Поцелуй меня.
Но и поцелуй вышел пресным, ненастоящим. Ян подумал, что это неинтересно, что-то, видимо, он делает не так! Надо вывести её из этого сонного состояния.
— Юлия, очнись, приди в себя!
В глазах Юлии загорелись наконец огни жизни.
— А теперь поцелуй меня как следует. Сама. Покажи, как ты меня любишь!
— Пся крев! — она с размаху влепила ему пощечину. — Что ты себе позволяешь, байстрюк! Возомнил о себе много, так?
И вышла, хлопнув дверью.
— Что-то не заладилось, — размышлял Ян, потирая ударенную щеку. — Надо попробовать ещё раз… Да, я и забыл — Иван собирался мне что-то рассказать.
Он пошел к камердинеру. Тот взволнованно ходил по комнате, потирая руки.
— Все в порядке? Ну, слава богу! А я, видишь ли, все не могу успокоиться после твоего рассказа. Мне, как врачу… да-да, я — врач. Только диплом получить не успел, война помешала. Я был безмерно увлечен своими исследованиями работы головного мозга. Моя монография о способности некоторых людей передавать мысли на расстояние вызвала интерес многих ученых. Некоторые называли меня шарлатаном от науки. Вообще-то, если честно, таких было большинство. Мне писали такие известные врачи… Кажется, я увлекся. Вряд ли тебе это интересно… С Юлией все в порядке?
— Не совсем. Что-то я неправильно сделал. Но я только хотел, чтобы она себя как взаправду вела, а то будто неживая.
— Подожди, я ничего не понял. Объясни, что ты от неё хотел?
— Да просто чтобы поцеловала! А она дерется. Сама же давеча приходила, гладила по-всякому. Я думал, любит.
— Господи, Янек. какой ты глупый! "Погладила, значит, любит!" Она погладила, как свою кошку. Кошка царапнула — она ударила.
— Ты так мне назло говоришь?
— Ладно, не ершись. Скажи лучше, ты приказал ей обо всем забыть?
— А разве нужно было?
— О, господи, конечно же!.. Горе с этими дилетантами. Теперь уже ничего не поделаешь, одна надежда на её шляхетскую гордыню; не захочет признаться. что высокородная уступила нищему крестьянину… Эх, разобраться бы во всем этом, изучить; что послужило причиной такой метаморфозы? Неужели контузия? Выходит, не было бы счастья, да несчастье помогло?
— Да объясни ты мне все, Иван! Что ты бормочешь про себя, как деревенский дурачок.
— То, что с тобой случилось, — моя подтвержденная гипотеза; я высказал её ещё перед войной: человеческие органы чувств, как я считаю, со временем настолько усовершенствуются, что человек получит возможность видеть на расстоянии, сквозь землю и прочие препятствия, сможет читать мысли и передавать их на расстояния. Тогда меня высмеяли, как самонадеянного мальчишку. Более того, некоторые ученые утверждали, что человек не только не будет совершенствоваться, а наоборот, начнет деградировать по причине открытий, двигающих прогресс и постепенно освобождающих человека от естественного физического труда. Вследствие контузии, я думаю, у тебя произошел разрыв эволюционной цепочки, а при выздоровлении она замкнулась накоротко. Какие захватывающие возможности для человечества могут открыться! Понимаешь?