Дар юной княжны - Страница 20

— Оля, — нарушил её задумчивость Алька, — а откуда ты узнала про приют?

— Какой приют? — не сразу поняла она.

— Ну, где без обеда оставляют.

— Один раненый рассказывал: у них там такие жуткие порядки были! Чуть что — без обеда. И дети все время голодные ходили.

— Папе тоже предлагали меня в приют отдать. Он не согласился.

Ольга вдруг устыдилась своих мыслей: подумаешь, обиделась! Больно вы нежная, княжна! Думали, вся жизнь — сплошной праздник и вами будут только восхищаться да носить на руках? А чем вы заслужили такое отношение? Но Аренские будто сговорились сегодня не давать ей ударяться в философию. На этот раз Василий Ильич предложил:

— Оля, может, мы с Алькой вас гадать научим?

— Как — гадать?

— По-всякому! На картах, на кофейной гуще, на выливании воска, по руке. Алька много чего умеет! Одно плохо: женщины его гаданий всерьез не принимают, смеются. Мне, в силу различных причин, такими делами заниматься не резон, а молодая красивая девушка…

— Отбивать хлеб у цыган? — улыбнулась Ольга. — Вообще я не прочь. Знания, как говорил мой дядя, за плечами не носить.

— Вот и славно. Нам ведь, милая Оленька, придется как следует за жизнь побороться. Сможете подняться над чувством превосходства, присущим вашему классу, над изнеженностью, присущей вашему полу, — станете нашим товарищем безо всяких скидок. А выживем, тогда и станем ваш путь розами устилать!

Ольга почувствовала в словах Аренского скрытое раздражение.

— Я сделала что-нибудь не так?

Артист смутился.

— Все так… Просто я увидел, как на вас смотрели… это офицерье. Даже подчеркнуто серенькое платьице не может скрыть вашу красоту… Ох, как говаривал наш директор цирка: селезенкой предчувствую грядущие неприятности!

Солнце на поляне стало припекать. На ветке запела какая-то желто-синяя пичужка. Невдалеке бурлил и журчал весенний ручей: снег стремительно таял, с веток оглушительно срывались вниз комья снега. Неугомонный Алька с удовольствием лазил по кустам, трещал сучьями, как молодой медведь, таскал и складывал на поляне хворост. Ольга решила воспользоваться передышкой и простирнуть злополучное серенькое платьице. Все-таки Агнесса свою госпожу явно недооценивала: даже стирать одежду княжна научилась! Аренский, глядя на розовое французское мыло в её руке, без слов вытащил из мешка другое серый, похожий на булыжник, кусок. Алька ещё раньше отыскал в вещах Наташи фланелевое в крупную клетку платье и предложил его Ольге. Он неправильно истолковал её нерешительность, просто ей никогда прежде не доводилось носить чужие вещи, — и стал горячо доказывать:

— Ты не думай, оно выстиранное. Наташа была ужасной чистюлей!

Теперь Алька на вытянутых руках держал старый цирковой занавес, за которым Ольга умывалась и переодевалась. Заодно она сменила прическу заплела волосы в одну косу, а когда вышла, повергла мужчин в состояние, близкое к шоковому: так она была хороша и по-домашнему уютна. Совсем другая в этом девчачьем платье с накинутым на плечи полушубком, — никто бы не дал ей сейчас больше шестнадцати лет.

Серые с зеленой искрой глаза её красиво оттенялись свежей после холодного умывания бело-розовой кожей. Аренский давно отметил про себя это розовое свечение её лица. Ольга легко бледнела в минуты переживаний и душевных волнений, а когда успокаивалась, лицо опять нежно розовело. А губы!.. Верхняя — потоньше, а нижняя — полная, цвета спелой вишни, наводила на мысль о поцелуе. Удлиненное аристократическое лицо обрамлялось светло-пепельными волосами. Аренский безоговорочно признавал её красавицей, хотя ценители классической красоты могли бы с ним поспорить.

Ольга пошла с платьем к ручью, а мужчины смотрели ей вслед.

"Какая талия! — думал Василий Ильич. — Можно охватить двумя пальцами. И как ловко сидит на ней Наташино платье: вот только в груди, пожалуй, тесновато…"

"Все же и среди аристократок неплохие женщины встречаются! — размышлял и Герасим. — Ее бы на парное молочко, да на сметанку, откормить, — глядишь, и вовсе красавицей стала бы!"

Они молчали, пока не заговорил Алька. Он внимательно посмотрел прежде на одного, потом на другого — те на его изучающие взгляды не реагировали и своим мальчишеским умом определил: "Втрескались. Оба!" Потому и сказал подчеркнуто безразлично.

— А вообще Олька молодец, да? По виду и не скажешь, что она такое умеет! Вы бы её ещё борьбе научили, чтобы она без оружия даже защищаться могла. Тогда ей никто не будет страшен: ни белые, ни красные!

Мужчины наконец очнулись от созерцания уходящей Ольги и переглянулись. Аренский строго сказал:

— Опять ты, Алька, фамильярничаешь! Какая она тебе Олька?

— Чего ж это, я её тетей Олей стану звать? Она всего на шесть лет меня старше, если хотите знать, когда я вырасту, вполне смогу на ней жениться!

— Ну и самоуверенный шкет! — возмутился Герасим. — Мне в твои годы такое бы и в голову не пришло.

— Вот потому вы только и умеете что смотреть да попусту вздыхать.

Аренский щелкнул сына по лбу.

— Опять наглеешь!.. Но идея твоя хороша: пожалуй, научим мы Ольгу кое-каким приемчикам — не только для защиты, а чтобы и в работе использовать могла: здорового мужика, например, через плечо бросить, публику повеселить… Словом, сделаем клоуном на все руки!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

После обеда Иван зашел к Янеку и вкратце рассказал ему о событиях в замке.

— Юлия что-то притихла. Я её осторожно порасспрашивал обо всем; говорит, что ничего не помнит, но, может, пакость какую замышляет? Пан Зигмунд завтра должен приехать, уж он раздаст всем сестрам по серьгам. Доктор Вальтер обследовал умершего Епифана и поставил диагноз: разрыв сердца. Поудивлялся вслух: чего это вдруг покойный, что раньше не знал и где у него сердце, вдруг от разрыва сердца помер? Но поскольку все признаки налицо, решил, что, значит, так богу угодно. Сегодня похоронят.