Ян боялся даже дышать; не хватало еще, чтобы начали искать убитого!
— Нужен тебе этот дохляк! — насмешливо отозвался голос постарше. — Мог бы ещё тех четверых, что мы зарубили, с собой прихватить.
— Да мне-то что, — стал оправдываться первый, — а если и вправду только ранили?
— Рассвета дождешься, съездишь — посмотришь… И все-таки как глупо они на нас нарвались! Видимо, разведка. Не учуяли засады. Я же говорил, место у нас удачное, сиди себе, как паук в паутине, и жди, когда залетит кто-нибудь!
Голоса становились все тише, тише, пока совсем не смолкли, и опять наступила тишина.
"Как хорошо, что я остался здесь, в не пошел по дороге, — тоже бы нарвался", — думал Ян, ворочаясь в своем убежище, и не заметил, как забылся тяжелым, полным кошмаров сном.
Разбудил его стон. Хлопец с трудом разлепил глаза. Казалось, он только что заснул. Скулы свело зевотой. "Кто стонал? Или это мне приснилось?"
Стон донесся снова и явно извне. Стонал будто ребенок или подросток: "Мамочка! Мамочка!" Потом этот же голос забормотал что-то на непонятном языке.
— Господи, уж не чудится ли мне?
Ян выглянул наружу. Светало. В предрассветном сумеречном тумане плыли какие-то тени, бесплотные, серые. Что-то тяжело дышало и шуршало стерней. Он переборол в себе страх и, ежась от холода, побрел на звук.
Одинокая лошадь, без всадника, но под седлом, вплотную подошла к стожку, бывшему Яну ночным пристанищем, и губами осторожно вытягивала из него солому.
Он так засмотрелся на лошадь, что споткнулся обо что-то, ответившее на толчок тем самым, по-детски жалобным стоном. Ян наклонился. Перед ним на земле, скорчившись и подтянув к груди ноги, лежал паренек лет шестнадцати. Его юное нежное лицо, даже без намека на растительность, казалось бледно-зеленым. Черная папаха, видимо, плотно нахлобученная, при падении с лошади осталась на голове, смягчив удар. Зауженный в талии полушубок из хорошей овчины сохранял столь необходимое раненому тепло. Хромовые сапожки ловко сидели на маленькой, совсем не мужской ноге. Паренек больше не стонал.
"Умер, что ли? — Ян поднял голову лежащего. — Жалко, если так, красивый парнишка. Ресницы-то какие длинные да пушистые, такие впору девице иметь!"
— Парень, ты меня слышишь? — он слегка потряс лежащего за плечо.
Ресницы раненого дрогнули, и невидящий, полный муки взгляд на секунду открылся ему.
— Жив, значит, — обрадовался Ян. — Тогда лежать тебе на сырой земле вовсе ни к чему!
Он хотел подтащить бесчувственное тело к стожку, взяв за плечи, но рука его стала мокрой от крови: парень был ранен в левое плечо. Ян взял его на руки. Тот оказался неожиданно легким, и донести его оставшиеся несколько шагов оказалось нетрудно.
Наскоро надергав из стожка соломы, Ян соорудил постель и положил на неё парнишку так, чтобы стожок прикрывал от ветра и не остудил вконец раненого, когда он станет его осматривать.
На поле становилось все светлее, и вместе с прибывающим светом рассеивался, клочьями уплывал туман. Парень был по-прежнему без сознания, и Яну больших усилий стоило снять с него тяжелый, мокрый от росы полушубок. За поясом у того висел странный граненый кинжал в золоченых ножнах. Ян такого никогда не видел. Осторожно попробовал лезвие — острый! — и, чтобы не мучить опять застонавшего парня, нижнюю рубашку ему просто вспорол найденным клинком.
То, что он увидел, заставило бы остолбенеть любого: у раненого, которого он считал парнем, была… девичья грудь!
Теперь все стало на свои места — и отсутствие растительности на лице, и маленькая нога, и длинные ресницы, и красивые, чуть пухловатые губы… Но ведь один из всадников кричал: "Сережка!" Значит, и от своих скрывалась? Кто же она?
Впрочем, размышлять об этом было некогда. Хорошо бы промыть рану, посмотреть, не сквозная ли?
Пуля засела в плече, и Ян подумал, что ему трудно придется. Однако, вспомнив, как вытащил пулю из головы Ивана, он приободрился. Одна надежда: авось эта "Сережка" потеряла не так много крови, чтобы сразу отправиться на тот свет. К счастью, полушубок так плотно сидел на ней, что, когда промок, сыграл роль тугой повязки.
Вот ещё что: надо поймать эту лошадь — может, у седла мешок или торба какая? Нам бы только фляжку — хоть со спиртом, хоть с водой.
К седлу действительно была приторочена торба, и первое, что Ян в ней нашел, была еда. ЕДА! Юноша секунду поколебался — чужое все-таки, он не привык брать без спроса, — но голод уничтожил все сомнения: И потом, не будет же он делать такое серьезное дело дрожащими руками! Ян взял немного: ломоть хлеба и кусочек вяленого мяса, которые без задержки проскочили в его изголодавшийся желудок.
Нашлась и фляжка. Благодаря урокам Юлии, он теперь знал: это коньяк. Странная девчонка: переодета в мужской костюм, а во фляжке — коньяк! Зато из тонкой нижней рубахи получатся отличные бинты. Ян вытащил из её галифе подол рубахи и оторвал широкую полосу.
Для начала он промыл рану. Крови действительно немного. А вот что делать дальше?
Сказалось-таки напряжение предыдущих дня и ночи — Ян никак не мог сосредоточиться. Он стал думать о том, что без его помощи раненая девушка умрет, и сразу успокоился; положил руку на рану, и в мозгу его возникла картина: пуля вошла в тело, прошла по прямой, но ударилась о кость и застряла в мякоти плеча.
Если выводить её наружу тем же путем, как в случае с Иваном, девушке придется тяжело, тем более что рана уже стала воспаляться. Он решил вывести пулю кратчайшим путем. Это тоже будет болезненно, но зато быстро.